вместе с ней в медленно увядающем гнезде-поместье. Словно предчувствуя скорую смерть, она написала письмо брату Кондратию, который служил в Опричном войске в самом Стольном Граде. Авдотья Карповна передала послание дьячку Ануфрию и настоятельно потребовала, чтобы псаломщик как можно скорее свез её письмо в Нижеславль, а далее ему следовало отправить цидулку казённой почтой до первопрестольного.
Дядька прибыл в деревню Лиханку спустя два месяца: на вороном коне, с головы до ног одетый во всё чёрное. Тёмное пятно разбавляли золотистые и брусничные позументы на груди кафтана; знак того, что Кондратий Дроздов – не рядовой боец, а опричный старшина. Местный люд с почтением и страхом глазел на недоброго гостя и его вороного коня-демона. К седлу по разным сторонам крепились грозные атрибуты государева монаха-воителя: улыбчивая пёсья башка и короткая метла-помело́. Два дня погостил Кондратий Карпович у сестры, а потом стал сбираться в дорогу. Дядька понравился Якову: суровый, сдержанный в страстях и движениях воин. Парень без сожаления готовился покинуть родовое поместье: служба в Опричном войске казалась ему вызовом судьбы, сулила острые впечатления и открытия новых миров.
Только матушку было жалко. Когда Яков Данилович, сидя верхом на кауром жеребце у ворот имения, обернулся на прощание и взглянул на мать, то отчетливо осознал, что видит её в последний раз…
Кондратий Дроздов сомневался в племяннике. Воспитан без отца, изнежен материнской заботой. Говорит мудрёностями, нахватался сей бестолковости в еретических книженциях, небось. Кондратий сам когда-то подобным карасём воложанским приплыл на служение в Опричнину, только дядька вовремя успел щукой стать. Побывал при трудах он, нарос чешуёй острой. А ныне Опричное войско неприкаянной шишкой на теле государства торчало. Нарост не рассасывался, но и прежней значимости уже не имел. Так, былой трепет рождал, порой, в грешных душах…
В начале пути дядька и Яков сделали небольшой крюк. Кондратий дозволил племяннику проститься с родными местами. Юный дворянин смотрел на синеватые воды реки Воложи, гарцуя на жеребце у вершины холма, и в его нутре колыхнулось неведомое прежде чувство: странная помесь тоски и тепла, будто свежеиспечённый каравай надломили…
Так никого и не убив, дядька-кромешник покинул родной край.
После полудня остановились на привал у края дороги. Опричник сидел на траве и, прислонившись спиной к стволу берёзы, смачно кусал зубами ломоть ржаного хлеба, а потом маленькими глотками хлебал молоко из кувшина-крынки. Карасю Якову хотелось трапезничать таким же макаром – с какой-то особой удалью воина и хищника. Его внимание привлек степенно парящий над полем коршун. Яков поставил крынку с молоком на землю и перекрестился.
– Коршуна не пужайся, – ухмыльнулся дядька. – Ни коршуна не боись… ни вра́на. Чёрный воронец – заступник наш. У людей и прозвище по нам такое гуляет.
– Дядя Кондрат, отчего народ так не любит опричников?
– Опасаются.