кивнул.
– Именно так. Он может быть связан с чем-то совершенно иным.
Мезенцев взглянул на крестик и вдруг ощутил в пальцах холод. Неприятное, липкое чувство.
– Благодарю за помощь, – сказал он, поднимаясь.
Архивариус лишь кивнул, но его взгляд задержался на детективе дольше, чем следовало.
Когда Мезенцев направился к выходу, старик пробормотал ему вслед:
– Да хранит вас Господь, молодой человек.
Детектив обернулся.
Глаза архивариуса теперь казались тревожными.
Но он ничего больше не сказал.
Мезенцев вышел из архива при Казанском соборе, натягивая перчатки, и вдохнул ледяной воздух полной грудью. Утро стояло ясное, морозное, и солнце, хоть и низкое, окрашивало город в бледные, холодные оттенки. Мороз пробирался под пальто, колол кожу на лице, но его разум был занят другим.
Он достал папиросу, поднёс спичку, и огонёк дрогнул на ветру, прежде чем пламя коснулось бумаги. Глубокая затяжка наполнила лёгкие тёплым, терпким дымом, и он наконец позволил себе обдумать всё, что узнал.
Церковь. Крест. Отпечатки ладоней.
Все эти детали вертелись в его голове, создавая ощущение, будто кто-то водит его по замкнутому кругу. В первый раз, когда он был там, не было ни следов, ни креста. А на следующий день – появились. Будто кто-то оставил их намеренно, хотел, чтобы он это увидел.
Кто? И главное – зачем?
Тело Софьи Лебедевой было найдено там же, словно подброшено. Как знак. Как предупреждение.
Что связывает эту заброшенную церковь с исчезновениями?
Он нахмурился, стряхнул пепел в снег и снова глубоко затянулся. Мысли приходили быстро, одна за другой, но ни одна не давала чёткого ответа. Только новые вопросы.
Если церковь действительно имела отношение к исчезновениям… кто-то должен был это знать. Но полиция официально не связывала её с пропажами девушек. Никто не говорил о ней. Никто, кроме архивариуса. И теперь у него было ощущение, что тот знал больше, чем сказал.
Но копаться в документах он будет позже. А сейчас… Нужно было выпить.
Он бросил окурок в снег и зашагал дальше, прибавив шагу.
Кабинет встретил его тем же холодом, что и улица. Камин давно потух, оставив после себя лишь серый пепел. В воздухе застоялся запах бумаги, чернил и табака. В углу, у стола, на полу остались следы пепла – он давно собирался вычистить этот угол, но так и не дошли руки.
Мезенцев снял пальто, повесил его на спинку кресла, затем скинул перчатки. Те с глухим шорохом упали на стол. Ощущая, как в пальцах замерзла кровь, он шагнул к небольшому шкафчику, вытащил оттуда графин с виски и плеснул в стакан.
Он сел за стол, наблюдая, как виски тянется тонкой плёнкой по стеклу, оставляя жирные следы, медленно стекающие вниз. Цвет напитка играл в свете лампы – густой, насыщенный, похожий на растопленный мёд с медными отблесками.
– Чёрт… – тихо выдохнул он.
Он нечасто пил. Лишь когда день становился слишком тяжёлым. Этот день был именно таким.
Первый