яркими были его способности и незаурядным общее развитие: небольшого количества частных занятий было достаточно, чтобы полностью освоить программу пропущенных классов. Конечно, изучая программу с такой скоростью и при этом отдавая большую часть сил, времени и помыслов музыке, Гилельс никак не мог быть первым учеником по общеобразовательным предметам. Но его «биограф» (коим считала себя С. М. Хентова), не поясняя всего этого, просто сообщила, что «в школе его причисляли к самым посредственным ученикам», – дескать, просто так, от неразвитости. Это вместо того, чтобы поразиться – как он мог, столько занимаясь музыкой, не просто успевать по общим предметам, но еще и перепрыгивать через классы!
Так объясняется тайна поступления Гилельса в консерваторию в столь юном возрасте. Необходимо вместо созданной С. М. Хентовой устойчивой легенды о низком общем развитии Гилельса-мальчика констатировать противоположное: необычайно развитый, обладающий нерядовыми гуманитарными способностями и высоким интеллектом в целом, а также, несомненно, выдающейся памятью, Гилельс уже к 13 с половиной годам одолел программу средней школы и поступил в консерваторию.
От проблем общего развития вернемся к развитию музыкальному и занятиям у Ткача. Яков Исаакович Ткач – в биографии Гилельса фигура, несомненно, противоречивая. С. Хентова дает нам его довольно неприглядный портрет: муштра, сплошные гаммы и этюды, суровость, крик на уроках… Правда, даже уже в этом описании есть моменты, заставляющие усомниться в столь беспросветной картине. К примеру, она пишет: «Работу над сочинениями Баха Ткач считал бесполезной. За семь лет Гилельс прошел лишь несколько инвенций, пьес из французских сюит и две-три органные транскрипции». Если учесть, что это детские семь лет, начавшиеся с пяти с половиной, то не так и мало!
Г. Б. Гордон прямо пишет, что Ткач «…был человеком своего времени и не мог смотреть на многое, и на репертуар, в частности, глазами человека конца ХХ столетия. Да, он давал играть много сочинений виртуозно-салонного плана, давно для нас устаревших; в те времена, однако, они были широко распространены. Но ведь Гилельс прошел у него Баха и Скарлатти, Мендельсона и Моцарта, Клементи и Бетховена, Шопена и Листа! Прямо скажем, за школьные годы не так уж бедно».
Конечно, из ряда вон выходящие виртуозные успехи мальчика бросались в глаза. Я. И. Зак, в эти же времена учившийся в Одессе и тоже бедными виртуозными данными не страдавший, вспоминал, что Гилельс инструктивные этюды Черни ор. 740, Клементи, Крамера играл «страшно». (Необычный термин.)
Творческая одаренность проявляется тоньше, в глаза и уши так обычно не бросается, тем более что Гилельс – прирожденный интроверт и дитя скромных родителей – стеснялся свой творческий талант обнаруживать. На вопрос французского интервьюера, не пытался ли он сочинять, Гилельс ответил: «Признаться, я прошел через этот грех».