гилельсовский энтузиазм как некая психологическая доминанта артиста-исполнителя, гилельсовский демократизм как потребность в общении с самой широкой аудиторией, как понятность и предсказуемость артистических эмоций».
Как на это реагировал сам Гилельс, насколько это было далеко от того, что он представлял собой и каким ощущал себя на самом деле, спустя много лет скажет сам Эмиль Григорьевич: «„Железный ритм“, „каменная кладка“. Я чувствовал, что начинаю от этих слов задыхаться, ибо это было совсем не то, чего я хотел. И вся эта кирпичная кладка и хватка, все эти – в данном случае неуместные образы, заимствованные из производственного цеха, – они и раздражали, и больно ранили меня»17.
Если Гилельса так обижали отзывы крупного и проницательного музыканта (а Г. М. Коган сразу заявил, что счет таким пианистам, как Гилельс, ведется индивидуальный, и что подобного не было с момента появления Горовица, – то есть верно оценил масштаб Гилельса), то что же говорить об отзывах менее профессиональных. Они не просто сужали диапазон возможностей молодого титана – они искажали суть искусства Гилельса, одновременно давая недоброжелателям возможность упрекать его в «советскости», которой на самом деле у него отродясь не бывало. Упреки, сопровождавшие Гилельса всю жизнь и продолжившиеся даже после его смерти, – что он «очень советский» пианист, – следует адресовать авторам подобных изысканий. Однако это было еще не самое худшее, что ожидало Гилельса со стороны критики.
Примерно с начала 1934 г. – то есть сразу после ленинградского концерта и как раз во время создания бессмертных записей – тон критики резко поменялся. Гилельса стали упрекать, что он не развивается; что он слишком много внимания уделяет технике, скатился в «буржуазное виртуозничанье» и не растет как музыкант; и одновременно – что в его игре много технической неряшливости (!). Попросту говоря – его стали ругать. Причем авторов рецензий не смущало даже прямое противоречие – одновременное «виртуозничанье» и недостаток виртуозности; что уж говорить о таких тонкостях – растет он как музыкант или не растет.
Приведу сначала выдержки, уже не раз публиковавшиеся в литературе о Гилельсе: «…Все очень хорошо, очень темпераментно, но где же, собственно музыка, где образы? Где настоящее творчество? Где художник?» (Г. М. Коган). Хорошие вопросы, ничего не скажешь. Действительно – где?
«Надо отметить его чрезвычайное увлечение виртуозностью» (А. Громан).
«За два года Гилельс не вырос как художник» (Б. Тиц).
«В его исполнении появилась какая-то небрежность, часто приводящая даже к очень нечистой игре, как говорят пианисты, к „мазне“». Язвительный Г. Б. Гордон, не удержавшись, добавил, также цитируя эту выдержку, к пианистам «…и футболисты».
Даже приведенного достаточно, чтобы увидеть: началась травля. На самом деле этих рецензий было значительно