сказал Отто, – это сделал барон Генрих. – И снова заплакал.
– Ну-ну, – грубовато сказал Ганс, – не плачь больше. Ты уйдешь отсюда, даже если не сможешь подняться; я помогу тебе. Твой отец уже ждет здесь, под окном, и ты скоро будешь с ним. Ну-ну, перестань.
С этими словами Ганс снял кожаную куртку. Вокруг его тела виток за витком была намотана толстая пеньковая веревка с узлами через короткие промежутки. Он начал разматывать веревку, а когда закончил, то стал таким же худым, как прежде. Затем он вытащил из мешочка, висевшего у него на боку, моток шнура и свинцовое грузило с отверстием, – и то, и другое он принес с собой, чтобы использовать их сейчас. Он вдел конец шнура в отверстие, завязал, а затем, крутанув грузило над головой, швырнул его в высокое окно. Дважды оно возвращалось и падало на пол, но в третий раз вылетело между железными прутьями, унося с собой шнур. Ганс держал моток в руке и постепенно ослаблял шнур, когда тяжесть несла его вниз, к земле. Внезапно шнур перестал тянуться. Ганс дернул его и встряхнул, но он больше не двигался.
– Моли Небо, дитя мое, – сказал он, – чтобы груз достиг земли, ведь если этого не произойдет, мы, несомненно, погибнем.
– Я молюсь, – сказал Отто и склонил голову.
Затем, словно в ответ на его молитву, шнур дернулся.
– Смотри-ка, – сказал Ганс, – тебя услышали наверху, на Небесах.
Быстро и ловко он привязал шнур к концу веревки с узлами; затем дернул за веревку. В следующее мгновение те, кто был внизу, подтянули веревку к окну и спустили вниз. Отто лежал и смотрел, как веревка движется к окну и выползает в ночь, словно огромная змея, а Одноглазый Ганс держал другой конец, чтобы ее не вытянуло слишком далеко. Наконец «змея» остановилась.
– Хорошо, – пробормотал Ганс, как бы про себя. – Веревка достаточно длинная.
Он подождал несколько минут, а затем, потянув за веревку и поняв, что ее держат внизу, поплевал на руки и начал медленно подниматься к окну наверху.
Обхватив рукой железные прутья решетки, он сунул руку в сумку, висевшую у него на боку, и, вытащив напильник, принялся за работу, прокладывая путь через то, что теперь стояло между Отто и свободой.
Это была ужасно медленная работа, и Отто казалось, что Ганс никогда ее не закончит, пока, лежа на жесткой скамье, он наблюдал за склонившейся фигурой, черной на фоне неба. Время от времени напильник скрежетал, распиливая твердое железо, и тогда Ганс на мгновение замирал, но только, чтобы приняться за работу так же усердно, как раньше. Три или четыре раза он проверял результаты, но решетка все еще держалась. Наконец он уперся в нее плечом, и когда Отто посмотрел, то увидел, что прутья согнулись. Внезапно раздался резкий треск, и кусок решетки вылетел в ночь.
Ганс надежно обвязал веревку вокруг обрубка толстого железного прута, а затем снова соскользнул в комнату.
– Мой маленький господин, – сказал он, – как ты думаешь, если я возьму тебя на руки, ты сумеешь уцепиться за мою шею и держаться?
– Да, – ответил Отто, – думаю, что смогу.
– Тогда пойдем, – сказал Ганс.
С этими словами он наклонился и, осторожно